С юношества запуганный человеческим равнодушием, я вновь слишком поздно поверил в чужую добродетель. И теперь обречен перебирать дрожащими пальцами призрак истлевшего тепла, цеплять ногтями пустой весенний воздух, наполненный пьянящими ароматами цветущей вишни. 

Вокруг все прекрасно до боли! Так хочется плакать... Но нельзя.

---

Поиграй со мной в тихие жестокие игры.
Я напишу безответные любезные строки, спрятав тайное восхищение в изящных росчерках слов. 

Поиграй со мной в пытку равнодушным милосердием. 
Я нарисую сломанной кистью нервные линии ядовитых цветов, тающих колким снегом в твоих теплых хищных ладонях. 
Стану собственной тенью, принося в жертву бесценную гордость, теряя лицо, меняя маски, падая и вновь поднимаясь. 
Чтобы ты в очередной раз вдохнул в меня жизнь. Жалкую и дешевую - не мою. 

Поиграй со мной в агонию зависимости.
Я подсяду на любую иглу, чтобы прозябать в иллюзиях чуть дольше, чем нужно.
Потому, что не умею отпускать тех, кто мне принадлежит. 

Поиграй со мной.

---

Должно быть, я отравился наркотиком, которого не пробовал прежде. 
Горький порошок со жгучим сладким послевкусием. Из крови. Пота. Желчи. Яда.

Что мне делать с тобой, бешеный пес? В какие цепи заковать? На кого натравить?

Расстояние, которое существовало между нами – точками на плоскости координат – легко преодолевалось с помощью телефонного звонка. Тембром голосов сквозь эхо вселенской пустоты. Сегодня здесь, завтра там. Где бы ты ни прятался. 

Следуя за тобой, я заражаюсь чумой. Неизлечимо. Посмертно.

---

Я не мог остановиться. 

Сладкое чувство умиротворения уничтожало волю к сопротивлению, обрушиваясь пенными потоками водопада на хрупкие плечи. Раздирало в клочья ломкое тело, обнажая незащищенную мякоть восхищения. Нежную. Вязкую. Теплую. 

Я тонул в омуте черных глаз. Задыхался в плещущих волнах ласкового безумия, застывшего янтарной патокой в уголках снисходительной улыбки.
Одна мимолетная мысль об этих губах превращала бессонные ночи в агонию. Жгучая боль разливалась в паху, налитым отравленной кровью тайных желаний, которые не покидали даже после того, как извергались в дрожащую ладонь. 

Прежние привязанности давно померкли, остыв на ветру истлевшими углями. И мое сердце уже невозможно изловить старым ржавым крючком поблекших воспоминаний. Только пустые улыбки умиления собственной былой несдержанностью до сих пор невыносимы стыдливой откровенностью. 

Что ТЫ за монстр такой?! Из какого ада настиг за неведомые преступления прошлых жизней? 

---

Лучше бы я никогда не встречал его.
Тогда промерзшая земля не растаяла бы от жарких обещаний, распростертых под шелковым саваном обнаженного уединения, и я бы не оступился, сорвавшись в бездну разочарования.

Следовало проигнорировать слова щедрой лести, но они пронзили сердце в самый уязвимый момент.
Я сбился с пути, споткнувшись о хрупкие иллюзии. И зная, что надеяться было глупо, продолжал верить в чудо до последнего мгновения.
Однако волшебства так и не произошло.

---

Я чувствовал себя удавом, которому достался кролик, не особенно ценивший собственную жизнь.

Легкая добыча способна отбить всякий аппетит.

---

Не могу поделиться тем, что скрываю. Не могу показать нору, где привык зализывать раны. Иначе у меня не останется сил, чтобы возвращаться в реальный мир с циничной улыбкой.

Есть тысячи способов стать сильнее. Сложных. Требующих терпения и выдержки. На десятки лет вперед. Сотни методов превратить жизнь в череду приступов агонии. В километры сожженных заживо нервных клеток. В черное пепелище, разлетающееся пылью под самыми осторожными шагами на одиноких дорогах в никуда. Оседающее налетом времени на поблекших щеках. Укрывающее мякоть сердца прочным панцирем предубеждений. Есть миллионы способов стать сильнее. И только один – доказывающий, насколько они бесполезны. Только один. Удар, бьющий наверняка и всегда попадающий точно в цель: прикосновение чужих пальцев.

---

За несколько месяцев ни единая трещина на стекле ЭТОГО окна не изменилась. И оно продолжало служить необходимым атрибутом отрешенности, за которым планомерно убивалось время.

С шикарным видом на…

---

Когда-то я видел сны, в которых не знал боли, раскаяния и сожаления. Сквозь туманно-розовое марево мне мерещилась тень будущего, которого я никогда не смогу достичь. Ускользающий мираж солнечной ряби на зеркалах и золотой пыли на ресницах. Прах седины, осторожно вплетенный временем в шелк струящихся волос. Приятно согревающее тепло иллюзий, нежно обнимающих хрупкие плечи.

Я любил каждого из тысячи демонов мнимой безмятежности и поклонялся им с отчаянной одержимостью. Не чувствуя ни души, ни тела, ни сердца, ни разума, был готов поверить раз и навсегда в то, что мое безрадостное существование, наконец, завершилось и от меня не осталось ничего, за что бы могли уцепиться злопамятные призраки прошлого. Наверное, именно так должен чувствовать себя по-настоящему счастливый человек: свободным от суеты и способным улыбнуться в глаза неизбежности, не испытывая тайного суеверного ужаса. Вне времени. Вне законов. Вне всякой логики. Но я не был счастлив, потому как знал, что пытался стать свободным внутри все той же хорошо знакомой клетки.

Изысканная роскошь, обременяющая деловыми обязательствами. Партнерские соглашения, обусловленные чувством долга. Личная жизнь, наполненная красивыми манекенами с богатой родословной. Жил ли я когда-либо для самого себя? Я не мог найти ответа на этот вопрос. И чем старше становлюсь, тем болезненнее становится та тема. Тем глубже пустота затягивает в свои объятия.
Умея глубоко чувствовать, я видел себя самым несчастным человеком на земле: душевные муки, которых не существовало средства избавления, терзали с восторженным остервенением. Но теперь, утратив способность испытывать феерию ослепительных страстей, я ощущаю потерянность. Израненное сердце постепенно превращается в одинокую холодную глыбу. В камень, опускавшийся на дно тихой заводи и обреченный медленно остывать, скучая по солнечному свету.

Когда я вернулся в родной город после длительного пребывания за границей, то обнаружил, что от привычного уклада бытия ничего не осталось. Мои старые друзья исчезли, оставив после себя холодные призраки воспоминаний и сквозняки в опустевших домах. Я даже не предполагал, что меня ожидало настолько болезненное разочарование. И пустота вокруг лишь укрепила пустоту внутри меня. Отступать было некуда, прятаться негде. Я должен был примириться с реальностью; принять это великое всемогущее ничто в собственное сердце и полюбить его, научившись извлекать выгоду из неизбежности. Оставалась лишь слабая надежда на то, что мертвый штиль у моих берегов окажется лишь затишьем перед настоящей бурей.

---

Всякий раз отчаянно, но тщетно, ищу остроумие в каждом собеседнике, немного очаровательной упоротости и душевного фриковства, чтобы без всякого сожаления прекратить глупые ролевые игры в альтернативной реальности. Чтобы заменить вымышленных героев невероятными персонажами, действительно существующими в этой объективной данности, и воспринимать друг друга интригующими, настоящими, не увязшими по уши в болоте бытовых проблем.

---

Я думал, что хочу жить, как все. Не смотреть с завистью на простые успехи других. Нормальных людей. Привыкших не задумываться над элементарными вещами, такими как «общение», «дружба», «участие», «сострадание». «Любовь». Я всю свою жизнь стремился втиснуться в их тесные компании по разношерстным интересам, потому что иначе бы не выжил. Законсервированный в самодостаточном одиночестве. Тайно улыбавшийся персонажам мультфильмов и мелодрам, которые были способны кардинально изменить собственный скверный характер. С результатами, пользой и вечной памятью для потомков.

Я жил не своей жизнью. Восхищался придуманным ролями, нарисованными людьми, воображаемыми друзьями; тонул в иллюзиях собственной несуществующей реальности и сгорал от ревности и зависти, когда чьи-то иллюзии оказывались глубже и смертоноснее. Придумывал неразрешимые проблемы, чтобы с гордостью расправляться с ними в кратчайшие сроки. Чтобы уметь дать дельный совет в том, о чем сам не имел никакого реального представления. Я никогда не умел находить с окружающими общего языка. И самыми близкими существами для меня стали мои собственные страхи, которые со временем приобрели форму, характер и даже имена.

---

Покидая ЭТОТ дом, я был уверен в том, что сжег все мосты, какие связвали меня с прошлым. Помню, как в спешке, будто жалкий преступник, паковал вещи, сгребая все, что не представляло никакой реальной и даже символической ценности. Ослепленный паникой, оставлял то, с чем действительно никогда не стоило бы расставаться: собственную гордость. Я умел сохранять лицо во многих противоречивых ситуациях, и наивно полагал, что в искусстве лицемерия, маскировки и манипулирования был близок к совершенству. Но стоило взглянуть правде в глаза: я давно утратил талант профессионального игрока в бесконечный покер за одним столом с УВАЖАЕМЫМИ людьми.

У меня не было выбора. А когда выбор появился, я предпочел плыть по течению.

---

Я приходил и уходил. Бросал и начинал заново. Терял. Отдавал, не получая ничего взамен.
Погружался с головой, думая, что утону навсегда. И выходил сухим из омута прошлого, надеясь, что оно не затянет больше никогда. Напрасно.
Не осталось никого, с кем прежде я вил гнезда мыслей глубиной в несколько лет. Теперь мои записи – лишь шелест ветра в мертвых листьях. Гул сквозняков в плену пустых стен.
Я продолжаю поминать призраки бывших очарований. Они исчезли, похоронив иллюзии чувств под брошенными ролями и масками. Сменили имена. Пароли. Явки. Жизни.
Невыразимо тоскую по временам, канувшим в лету.

---

ЭТО случилось со мной впервые, когда мне исполнилось девять.

- НЕ ГОВОРИ. Пожалуйста, ничего ИМ не говори. Если ТЫ будешь молчать, то и Я не скажу ИМ, КТО разбил окно в гостиной.

Страх быть отруганным за случайно разбитое стекло имел надо мной большее влияние, чем страх перед ненормальным братом. Потому что я понимал, что означало «разбить стекло» и ужасно не хотел разочаровать ИХ очередным неуклюжим поступком. А ТО, ЧТО делал со мной брат, казалось совершенно неясным и незнакомым. Нужно ли было бояться ЭТОГО?

НОВЫЙ ОПЫТ я получил в потной спешке. На скомканных простынях собственной постели, стискивая в руках безымянную игрушку. Она лежала прямо перед глазами. В детальных подробностях мне запомнилась фактура, податливая мягкость и едкий запах сырости, просачивавшийся наружу из синтепоновой утробы. Единственное, чего я никак не мог воспроизвести в воображении - чье же горло судорожно сжимали мои пальцы: кролика, кошки, собаки?.. Кто стал свидетелем моего недоумения?

С того вечера я больше не видел этой игрушки. Брат забрал ее с собой. Очевидно, в качестве трофея.

Не говори ИМ. Ничего. Никогда.

Юношеский пыл врывался в ухо потоком бессмысленных фраз, которые сбивали с толку. Я почти задыхался под весом тела старшего брата.

Я ничего не скажу им. Если и ты будешь молчать.

Я буду молчать.

---

Разбуди его, тварь. Ласковым словом в кровоточащие уши. Приветливой улыбкой – в разбитые губы. Он давно знает, что ТЫ здесь. В самом холодном и недосягаемом углу. Следишь за его плотью, копошащейся в пластике. Играешь с его тенью, наматывая ее на веретена острых пальцев. Разбуди его, тварь. Он давно привык к ночным кошмарам. Разбуди, если хочешь, чтобы он продолжал бояться тебя.

---

Как и многие другие, я привык заявлять, будто никогда ни о чем не сожалел-не сожалею. Но это не так: пока человек остается живым чувствующим существом, он всегда будет копаться в обстоятельствах, разгребая косяки, которые однажды поставили воображение перед каким-либо неравнозначным выбором. Иногда я досадую на упущенные возможности, но чаще всего – на собственную неуниверсальность, благодаря которой становится проблематично находить общий язык с теми, с кем хочется. Никому не чуждое стремление. 

Когда я наблюдаю за другими, меня удивляют самые обыденные вещи, которыми наполнена их прозаическая, но такая чуждая жизнь. Жизнь человека, в котором отчаянно нуждается кто-то; которому необходима привязанность к себе подобным. Семья. Друзья. Любовники. Знакомые. Первые встречные, не шарахающиеся в сторону, если поинтересоваться у них, который час. Я стараюсь быть одним из вас, но никогда им не стану, сколько бы не притворялся и не заставлял себя поверить в то, что это, действительно, возможно. Как бы сильно я не желал обрести сообщника, единомышленника, наедине с которым можно было бы не опасаться проявить истинную суть, этого никогда не произойдет. Слишком рискованная авантюра.

Мое серое детство. В мокрых потеках дождя. В пелене слез. В плену одиночества. В заложниках у иллюзий. В привязанности к воображаемым друзьям. Видения или галлюцинации? Голоса в голове или игра воображения? Параллельные миры или пульсирующий зародыш шизофрении? Руки в крови… Или всего лишь неприятный тревожный сон?

Я привык сохранять дистанцию. Это я умею лучше всего. Это мой способ выжить. Примите мои извинения, если они необходимы, уважаемые те, кто так и не смог пробиться через баррикады.

---

Увядшие цветы не оживают. Мертвые не возвращаются обратно. И высохшая соль на ресницах не становится алмазами.

---

За последние несколько лет я ничего не делал для других. Не выслушивал их проблемы, не исполнял роль жилетки, не становился дружеским плечом. Не говорил «спасибо», не просил прощения, не признавал собственной неправоты. Не поздравлял с бесконечными днями рождения и прочими календарными поводами. Не помогал никакими способами. Не посвящал никому продукты креативной мысли. Наконец, не страдал эмпатией хотя бы для приличия.

В действительности, я бы мог сделать многое, но бездействую. Тону, захлебываясь пустотой. Холодное оцепенение сковывает конечности. Свободное время превращается в тягостный плен. Часы исчезают неуловимо, как песок сквозь пальцы. Дни проходят бездарно. Я не могу сосредоточиться. Не могу заставить себя встряхнуться. И задыхаюсь в тишине. Медитирую на метель за окном.
Внутри пустой квартиры - немой холод. Мой дом - моя крепость, где я нахожусь совершенно один. Сам себе король и господин. Не привыкший подчиняться чужим правилам, не терпящий возражений и нравоучений. А настоящая жизнь сосредоточена ТАМ; с обратной стороны того же самого окна, где желтые отблески фар согревают заплаканные глаза. Где мечты по-прежнему хрупки и эфемерны. Они существуют; обретают реальные черты в чьем-то воображении. Цветут красками вечной юности. Не чахнут в лучах чистого белого света. Стерильного, равномерного, ослепляющего. Выжигающего роговицу, мозг и сердце.

Моя спальня переполнена призраками истерического помешательства. Разбитые стекла, прожженные глаза истерзанных фотографий с лицом одного и того же персонажа. Обрывки диалогов без четких акцентов и смысла. Вязну в бреду. В агонии бреда. В муках гордыни. В страхе разочарования. Так бывает с людьми, которые живут по «кодексу»; следуют предубеждениям. Одно движение мимо, одно старание на вылет. Надрыв. Надлом. Надртеск.

Прячусь в тишине. Скрываюсь в молчании. Снисхожу тенью в часы, когда видят сладкие сны. И живут предвкушением будущей жизни, вдыхая пыль подушек. Пыль, которую разносит ветер. Смешанную с землей, грязью, прахом, чешуйками кожи, волос, крови, бумаги. У меня же есть только «здесь»-«сейчас». Я думаю о... И мне непросто признавать это.

---

Мысленно я часто остаюсь с теми, кого отпустил, нередко уповая на то, что их сломанные крылья никогда не срастутся так, как нужно. У этого состояния отсутствует срок давности. Некоторых я вспоминаю спустя семь, десять, пятнадцать лет, осознавая, что стал психологической травмой для каждого и превратился в их подсознательную фобию.

«Люблю тебя, когда тебя нет» - закономерно. И отпускаю, чтобы расшевелить равнодушие болью утраты; распалить сожалением дотлевающие угли вдохновения.

Буду ли я скучать? Несомненно. Не по тебе, но по твоим self-made красивым мальчикам и девочкам, каких я никогда не встречал в литературно-художественном арсенале прочих творчески настроенных собеседников, близких друзей, любовников. Чарующие образы, одухотворенные бесконечной и беспричинно-естественной печалью; говорящие надломленными голосами, вкрадчивыми и бархатными; кроткие, искренние и флегматично-сдержанные на эмоциональные порывы. Через призму их утонченного благородства – всех: от миленьких скучающих крошек до эксцентричных убийц – я привык воспринимать и твою удивительную аристократическую стать.

Ты до самого последнего момента ожидала, что я передумаю. Но я, скрепя сердце, ни разу не оглянулся во след. И не стал прочить встречу с кем-то «получше», поскольку не чувствовал себя виноватым и не никогда не был способен желать счастья своей собственности (пусть и бывшей) в объятиях другого человека. Подобное сомнительное благородство кажется мне совершенно противоестественным. Вместо этого я нахожу в себе смелость признаться, что предпочел бы, чтобы ты неожиданно исчезла из этого мира. Да, культивировать собственные химеры оказалось бы легче, если бы ты оставила после себя лишь скромные обрывки незаконченных романов. Единственное доброе напутствие, которым я бы мог благословить твое вступление в «жизнь-без-меня» прозвучало бы жестокой насмешкой; неискренним пожеланием, которое не сойдет даже за неуклюжее соблюдение рамок светского приличия.

Надеюсь, теперь твои терзания окажутся источником вдохновения, плоды которого я никогда не увижу. Знала бы ты, насколько сильно теперь я завидую тебе! Ведь отныне боль станет безраздельно властвовать над тобой. Год. Два, может немного дольше. Я бы отдал все, чтобы мы могли поменяться местами, потому что бесконечно устал не чувствовать НИЧЕГО.

Я остался неожиданно обескураженным, т.к. не испытал ни угрызений совести, ни сожаления, наблюдая за тем, как ты, оскорбленная и униженная, в спешке собирала вещи. А я, определенно, на это рассчитывал. Но единственное чувство, которое по неведомым причинам оказалось доступным – жалость. И теперь я с прискорбием вспоминаю, что всякое мимолетное сострадание к твоим несчастьям, вынуждавшее дарить букеты роз и целовать податливые губы, на самом деле всегда являлось лишь презренной жалостью… А жалеть можно только тех, кто больше ни на что не способен.

Я больше не мог расточать добродетели; они отнимали слишком много личного времени. Моя благодарность «за все хорошее», и правда, не имеет никакой ценности. Любой маневр, выполненный по правилам этикета с шаблонным изяществом, едва ли претендует на искренность, но является неотъемлемым сопровождением каждых отношений. Наш мезальянс по невзаимному расчету завершен. Я устал изображать страсть; и от много бы отказался, чтобы ее, наконец, почувствовать. Я бы отдал за это душу, если бы она уже не была заложена.

---

У каждого человека есть определенный момент в прошлом, который он стремится забыть на протяжении всей оставшейся жизни. Ошибки и тайные грехи обращаются ночными кошмарами, навязчивыми идеями или запоздалым покаянием.

Почти всегда нужны длинные рукава, чтобы скрыть уродливые шрамы, белеющие на руках.